– Ты эхо? – крикнул он с надеждой на обратное.
– Не-а, – отозвался некто.
– Где ж ты есть? – возликовал Иван.
– Здеся я, – раздалось совсем близко, и из-за кочки позади него высунулось зеленое глазастое девичье личико.
– Кто ты, девица крас… э-э-э… зеленая?! – вскричал Иван радостно.
– Русалки мы болотные, – кокетливо заявила та, продолжая опасливо выглядывать из-за кочки.
– Кикимора! – догадался Алеша.
– Фу, какой невежливый, – поморщилась та. – Говорю же – русалки мы, только воды проточной не уважаем.
– Зовут-то тебя как, русалка болотная? – поинтересовался Иван, боясь, что та, обидевшись, исчезнет снова, и что есть мочи подмигнул Алеше.
– Лизаветой звать, – жеманно ответила кикимора, поднимаясь и выходя из-за кочки. – Для своих – Лиза я. – И глазки потупила.
– Бедная Лиза, – сказал Алеша жалостливо. – Ты ж промокла вся.
– Какой миленький, – хихикнула Лиза, осторожно коснулась Алешиной кольчуги и тут же пальчик отдернула. – Что мокрая, то это, мон шер, для меня удовольствие одно. А за участие – мерси тебе, добрый молодец. – И книксен сделала.
Алеша неожиданно порозовел и ответил тихо:
– Я не добрый молодец, а богатырь. Алешей кличут.
Кикимора всплеснула руками:
– Ах, пардон, пардон, не извольте гневаться… Уж не Поповичем ли Алешей вы будете?
– Им, – признался Алеша, краснея еще гуще.
Во время этого диалога Иван, Кубатай и Смолянин почувствовали себя неловко. Так, словно незваными в чужую комнату вошли.
– Кхе! – кашлянул Иван, чтобы привлечь к себе внимание.
– Ой, что это я все разговариваю, разговариваю, – засуетилась кикимора. – Вы ж устали небось с дороги, кушать хотите?
– Спасибо, Лизавета, но не голодны мы, – ответил Иван как мог галантно. – К Кащею мы идем. Биться. Не проводишь ли?
– Все, что хочешь, проси, мон шер, только не этого, – молвила кикимора. – Уж коли попали сюда – считай пропали.
– А пошто так? Ты выведи!
– Выведу, и опять одной век коротать? Лучше я вас к себе на дно затяну. Будем там жить-поживать, песенки распевать, в преферанс поигрывать. Глядишь, и приглянусь кому из вас. А он – мне, стало быть. И кикиморы, между прочим, любить умеют.
– Лиза, не губи! – взмолился Иван. – Хочешь – топи нас, только на обратном пути. А с Кащеем сразиться мы должны.
Кикимора насупилась, что-то в уме прикидывая, потом сказала решительно:
– Значит, так. Оставьте мне Алешу-богатыря, остальных выведу. Возвращаться будете, там и порешим, отпущу я его аль наоборот – и вас к себе заберу!
– Да ты что, Лиза, мелешь-то? – возмутился Иван. – Как же мы Алешу оставить можем? Да и сам он не согласится!
– Эх, была не была, – торопливо сказал Алеша. – Жена у меня оказалась лягушкой, будет теперь кикимора в подружках. Ступайте, братцы. На обратном пути свидимся.
– Оревуар, стало быть! – радостно взвизгнула кикимора и тут же с Алешей вместе в топь и провалилась. А перед оставшимися путниками вздыбились из болота кочки одна за одной, прямой линией на сухое выводящие. Как ни тяжко было Ивану Алешу оставлять, да не время горевать. Смахнул он слезу да и поскакал по кочкам. Следом – Смолянин, а за ним и Кубатай, сабелькой басурманской позвякивая.
Глава седьмая,
в которой победа не радует
Доскакав до сухого места, путники в изнеможении упали на траву. Отдышавшись, Иван молвил:
– Что ж, друзья мои, Кубатай да Смолянин, честно скажу, спокойнее мне было бы, коль не вы, а братья-богатыри со мной к Кащею бы пришли. Но, видать, судьбы не выбирать. Без вас-то, в одиночку, уж точно пропаду.
Сказав это, встал Иван и далее двинулся. За ним, след в след, спутники его.
Вначале шли они молча, по сторонам опасливо оглядываясь. Нет ли поблизости вражьих лазутчиков или чудовищ диковинных, агрессивных? Но враги не показывались, а молчать в дороге – самое последнее дело. Помялся Иван-дурак да и попросил:
– Кубатай! Ты же и сам боян немножко… Не споешь ли нам былинку веселую, походную, где про путь-дорожку речь идет? Сразу нам песня сил прибавит, воевать да жить поможет, скучать не даст никогда!
Польщенный Кубатай откашлялся, погладил бородку и сказал:
– Почему бы не спеть? Баритон у меня славный, колоратура приятная. А песен я знаю – море… Сейчас…
Несколько минут он шел, мурлыча себе под нос мелодию, а потом неожиданно тонким голосом запел:
Удивленный дурак посмотрел на Смолянина. Но и толмач разинув рот внимал чудной песенке мудреца. А тот вприпрыжку, то забегая вперед, то возвращаясь к спутникам, пел:
Бесшабашное веселье охватило дурака. Не беда, что в песне пелось про неведомую страну Африку. Видать, и там все, как у людей: небо и горы, кашалоты и обезьяны… Сорвав на ходу с дерева банан, немножко зеленый, но все равно вкусный, Иван подхватил песенку. А следом, не в такт, но искренне, стал подпевать Смолянин:
Спутники не сговариваясь остановились, обнялись и запели припев. Вполголоса, но грозно и жизнеутверждающе:
Иван-дурак посмотрел на мудреца, смущенно потрогал его зеленые волосы и сказал:
– Ох полюбился ты мне, мудрец! Умен, как князь Владимир, красив, как Красно Солнышко… Если б еще волосы не зеленые были!
– Какие есть! – обиделся мудрец.
– Ладно, зеленые волосы не беда, мы не расисты, – рассудил Иван. – За песню спасибо, хоть и не все в ней понятно, но веселей на душе стало.
– Я еще много чего знаю! – похвастался мудрец. – Вот, например… В Африке разбойник, в Африке злодей! В Африке ужасный Бармалей!
– У нас тоже злодей есть, Кащей Бессмертный, – согласился Иван. – А че ты все про Африку поешь? Родом оттуда али че?
Кубатай захихикал, глядя на Смолянина. Тот ухмыльнулся.
– Да нет, я не из Африки, – сказал наконец Кубатай. – Просто понравилась она мне очень, вот и выучил про нее разные песни да стишки.
…Вскоре, издалека уже, увидел Иван возвышающийся над деревьями мрачный серый замок.
– Не замок ли то Кащеев? – спросил Иван, не замедляя шага.
– Кря-кря! – ответил за его спиной Смолянин.
– Кубатай, – спросил Иван не оборачиваясь, – это он по-вашему, по-басурмански?
– Не-у, – ответил Кубатай, – то есть, э-э-э, м-мяу!
Иван остановился как вкопанный и оглянулся. Позади вместо спутников его, пораженно глядя друг на друга, стояли серая в оранжевую крапинку утка и пушистый, черный с зеленоватой проседью кот. Возле кота – сабелька с перевязью валялась.